yellow vermin's drafts

Воскресенье было отдано на разбор шкафов и памяти, в них содержащейся. Которой, по правде, становится все меньше от переезда к переезду - теряется в дороге или отправляется в утиль, уничтожаясь за ненадобностью и болью... И тем ценнее оказываются обрывки ее, которые внезапно находятся среди вороха хлама. Старого, конечно же, тоже, но памятью - по определению - не являющегося. Как сегодня вот - потерявшая уже свой цвет трепанная картонная папка, которую я давным-давно привез с малой родины.

Вроде никаких сокровищ, но - там я семнадцатилетний. Мои невеликие тревоги и смешные надежды. Любовь на пару месяцев, казавшаяся непреходящей. Переживания по жизненно важным пустякам и совсем чуть-чуть улыбки. Робость и неопытность напополам с бездумной, наивной бравадой. Непонимание и непринимание - себя в том числе. И удивление - себе же.

Мой маленький беспомощный мир, который, тем не менее, умел-таки сберечь и защитить меня, когда я закрывался в нем, убегал в него, прятался... Мои первые стихи.

* * *
И снова печальное небо в твоих я увидел глазах -
И я рассказал тебе небыль, что виделась часто мне в снах:

Хорошая, милая сказка про то, как приходит из грез
Щемящая тонкая ласка, которой нам знать не пришлось;

Про вечер - наверное, летний - где вереском пахнет твой шаг,
Где тихо играет на флейте забытая кем-то душа...

... Но ты улыбнулся с опаской, едва ли доверившись мне.
И сказка осталась лишь сказкой. И место ей было - во сне.

1992 г.

* * *
NB Не редактировано - и не будет - ничуть. Пусть остается. Памятью. Мной.

У меня библиотека, так, мозаика с палитрой, 
пара-тройка книг от друга, пара-тройка от меня.
Я Апушкину читаю – там не подло и не хитро. 
У меня чуть-чуть хитрее и немножечко огня.
Чудо-лапти с подковыркой – самопального плетенья, 
жаль, размеры совпадают – от быка до комара…
Книжек три: «Стихотворенья», «Лята», «День благодаренья»,
ожидался «День рожденья», но не издан на ура.
Я пишу чужою ручкой. Новостей пока что десять – 
десять заповедей страха, от Чечни и до жены.
Хлеба нет, имею сало, есть что вымыслить и взвесить.
Жаль, что нервы на пределе и слова обнажены.
Мирно жил поэт Рудаки до Омара до Хайяма, 
помнил чудное мгновенье, пил чаи или вино.
Никогда не повторится то, что искренне и прямо.
Никогда не повторится то, что мило и смешно.

* * *
NB Сегодняшний мой (не-)настрой - в последних [двух] строках.

Без подтекста и междустрочья причем. До-слов-но.

И - временно - безо всяких и прочих "но".